"Kullan muamo viestin tyondi Nevestkaksi en ota. Mina hanel kaksi tyonsin hot kutsukaa en tule" «Милого мать мне весточку шлет — в невестки тебя не возьмем. Я такое ей в ответ сочинила — всей роднёй зовите, вам меня не видать.»
Слова карельской песни неслись в сторону Вешкелицы, где в то время служил кадровую службу на заставе Саша, не раз уже побывавший на Погосте. Никому никогда еще не приходилось наблюдать момент рождения любви. С первого взгляда? Или потом ночью? Этого и Надя понять не могла. Только внешний портрет Саши стал чаще появляться перед глазами, особенно вечерами взгляд держался в сторону Куха губы, туда где за десяток километров та самая застава, где он. Демобилизовался Саша, только неведомая сила держит, не может ехать к себе домой в Ленинградскую область. Надя твердо решила, что без согласия его родителей замуж не пойдет. Пришло письмо. Вместе читали. «Тебе, Саша, видней, возражать не будем.» Надя чувствовала в этих словах неполное одобрение. Видимо, родители желали ему кого-то уже давно им известного. Время тянулось. Свадьба была назначена на воскресенье 22-го июня.
После долгой прохладной весны июнь выдался теплым, даже жарким. В воскресенье 22 июня, был на диву хороший день. Деревня гудела: «Когда повезут жениха и невесту?.» Ни в одном месте было подготовлено, чтоб задержать свадебный поезд, вручить невесте цветы. Запись в сельском совете до обеда. В 16 часов свадебный стол, провозглашены тосты. Счастья молодым, любовь да совет, полдюжины сыновей и столько же дочерей. Потом кто-то «Горько, горько!» Свадебники хором повторили «Горько, горько!!», так, что деревня дрожала. Встали молодые. Саша боялся прикоснуться к ней. У Нади такое белоснежное свадебное платье, фата. Нет в мире красивей и милей человека, чем Надя. Свадебники хором «Горько, горько!», только прикоснуться губами, никто не заметил появившегося человека, котрый басом промолвил: «Война. Вот повезло мне, всех деревенских сразу поймал. Ваня, Петя, Леша, Витя вам повестки — два часа на сборы. Автобус у сельского совета. Ровно в 18.30 отправление в район.» Потом минуту смотрел в пол и тихонько продолжал: «Саша, тебя тоже. Может,сказать, что тебя не нашел?» «Нет, нет», — ответил Саша, привыкший к дисциплине и службе.
Так в свадебном платье, но уже без фаты, в этой суматохе не помнит, куда делась фата, проводила Надя Сашу на долгие годы. С окна автобуса Саша еще раз поцеловал Надю. «Надя, знай, что я очень люблю тебя. Я вернусь, потом продолжим нашу свадьбу.» Настали тревожные дни, Надя и замужем-то не успела быть, но уже числилась женой военнослужащего. Теперь оттуда, со стороны Куха губы, со стороны Мустасуори ждали всяких вестей, но больше неприятных. Надя, как жена военнослужащего, числилась в первых списках на эвакуацию.
Восстановленная с утиля единственная автомашина полуторка, оставшаяся на весь сельский совет, была на ходу по 16-18 часов в сутки. Иногда двое трое суток без перерыва. В очередной рейс в Петрозаводск попала и Надя со своим скудным приданым, что поместилось в два чемодана. И надо же случиться беде. То ли шофер, утомленный от бессонных ночей, оказался на переезде в тот момент, когда состав шел по железной дороге. В живых осталась только одна Надя. Лицом вниз лежала между рельсами... Была без сознания. В больнице ампутировали обе руки. Левую выше локтя, правую — только кисть. Хирург видимо чувствовал горе и муки безрукой молодой женщины, что ей предстоит видеть, старался все сделать, чтоб облегчить ее участь. Хирург разрезал правую руку до локтя так, что образовалось два толстых пальца. Мол, натренируется, ложку держать сможет. Когда Надя пришла в сознание и поняла свою участь, поняла, что случившемуся слезами не поможешь. Нет рядом ни одной души из близких, родных. Где Саша? Беспомощность внушала ей мысль: «Такая я Саше не нужна. Саша, если он жив и здоров, найдет себе человека. Я не должна быть ему обузой. Что такое любовь? Любовь, когда человеку хорошо и все это хорошее хочет отдать другому человеку. Пусть он обо мне ничего не знает. Я потерялась для него навсегда. Какая это любовь, если он всю жизнь около меня нянькой будет. Ни одной весточки ему, хоть это было бы мне как больно.»
Раны зажили. Из больницы Надю эвакуировали далеко на Урал, в дом инвалидов. Упорные, ежедневные тренировки. Книги читали, как принято говорить в народе, запоем. Потом откуда-то появилась «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. То ли книга, то ли журнал переходил из рук в руки. Ее читали все и днем и ночью. Восхищались и плакали. Тогда Надя твердо решила — сама летать не буду, а дети мои будут. Мысль о том, что она живет в доме инвалидов, конечно,нагнетала. Но куда деваться? Как начать иную жизнь? В одной зауральской деревне она находит применение своим силам, своему разуму воспитательницей добровольно организованного детского садика. Молодые женщины могут спокойно теперь быть на работе. Дети в надежных руках. Дети, дети, и чужие хороши, если б свой... Ой, Сашенька, Сашенька. Нет, Сашенька, я никогда не буду тебе обузой. Война калечила всех подряд. Многие вернулись с фронта без ног, без рук, без глаз, с осколком снаряда где-то около сердца. Только Саша никогда знать не будет, это у Нади столько силы воли, что не даст о себе знать.
Кончилась война. Многие там в зауральской деревне давали Наде совета: «Ну, смотри, Коля сохнет без тебя. Ну, покорись ты судьбе. Нет вживых твоего Саши.» Надя родила дочку. Март. Весеннее солнце прогревало так, что сосульки с крыш до земли тянулись. А ночные морозы давали еще о себе знать. То ли пасха, то ли какой-то другой религиозный праздник был в деревне, разве теперь вспомнишь? Собрались бабы лакать брагу. Одной видимо очень хотелось выпустить весь яд со своего языка (всегда так бывает — среди сотни самых добрых людей найдется один человек с ядом). И так громко изрекла свои мысли, что было слышно Наде (она в это время в боковушке комрила грудью ребенка): «У одного ног нет, а у другой рук, а детей делать умеют. Интересно, на кого они надеются? Кто их детей нянчить будет? Или на государство расчитывают?»
Стиснула Надя зубы так, что с губы кровь пошла, но вытерпела, ни слова. В эту ночь Надя не уснула. В полночь запеленала ребенка, завернула в ватное одеяло и в путь дорожку. Восемь километров до железнодорожной станции. Сумка, где самое самое необходимое, через плечо. Ребенок на руке и восемь километров пешком. Рука, вернее часть оставшейся руки, от тяжести онемела. Тогда на помощь пришли зубы. Или пустит на землю ребенка, отдохнет пять минут и опять в путь. Куда ехать? Решение пришло только у кассы, как стала билет покупать. Домой, только домой.
Бывают же люди счастливые. Саша прошел всю войну с первого дня до последнего, за исключением нескольких царапин, и руки целы и ноги на месте. Износил восемь пар кирзовых сапог. Пехота, пехота. Да, немногим так везло. Саша сам объясняет — это потому, что у меня во внутреннем кармане Надин талисман. Куда не писал он, всем организациям, занимающимися эвакуацией, отовсюду один ответ: «Нет, не значится, пропала без вести.» Демобилизовался, устроился на лесопункт в общежитие. Одна вдовушка не давала покоя ему. Только Надина карточка держалась у сердца.
И вот однажды вечерком сорока весточку принесла: «Надя жива, приехала домой.» Кровь хлынула по всему телу. Надя, моя Надя. Так же сорока строчит, что у Нади нет рук. Но этих слов Саша уже не слышал. Дальше сорока строчит, у Нади ребенок. Саша тихонько то ли сам себе или той сороке: «Так это же хорошо, значит я папа.»
Предстояло объяснится с вдовушкой и очень извиниться за огорчение. Саша собрал солдатский вещмешок и пятнадцать километров пешком притопал, бегом, как на крыльях прилетел. Было уже поздно вечером, как Саша постучался вновь в знакомый дорогой сердцу дом.
— Наденька.
— Что Саша?
— Ты же видишь моё положение. Не хочу быть тебе обузой. Ты найдёшь себе молоденькую, здоровую, красивую, будешь счастливым. У вас будут свои дети.
— Наденька милая, ты забыла клятву в день свадьбы, а если б я оказался без ног, ты не пришла бы ко мне? ребёнок мой, только мой, слышишь Надя? Никому не дам. Никто не виноват. Ведь была страшная война.
До утра горела керосиновая лампа. Значит в этом доме не спали. Необычно прошла у них первая брачная ночь, через шесть лет после свадьбы. Утром Александр уже в чине хозяина дома колол дрова, носил воду. Началась мирная повседневная супружеская жизнь, которую можно назвать подвигом. В деревне тогда не было электричества. Через год родился сын. Завели скот, корову, овец, кур и прочую живность. Александр Сергеевич немедля устроился на работу в сплавную. Зарабатывал хорошо, но и работать приходилось. Временами 3-4 недели не бывали дома. Все домашние дела легли на плечи Нади. Русская печка с ухватами, кочергами, ведёрные горшки, скот, стирка. Год за годом семья росла. Уже четверо голопузиков ползало по полу. Правда старшие уже бегали, хотя порой без штанов. Как соседка сунулась с советами.
— Надя, тебе же можно аборт (в послевоенные годы аборты были запрещены, за исключением особых случаев).
Надя, глядя сурово с осуждением: Это наше дело. Потом, смягчившись, добавила: без рук я ещё не инвалид. А вот без детей я уж точно буду инвалидом. Та же соседка вспомнила и другой случай. Надя как-то просила корову доить. Уехали они на ночь по делам в город. И как вы думаете, корова меня приняла? Чёрта-с два. Я и фартук, и косынка Надину надела, и пойло сделал, хоть сама пей, только что-то не то. И так полунедоеная осталась корова, пока сама хозяйка не приехала. И знаете, вошла Надя в хлев, и корова другая стала. А как она стирает. Белее чем Надино бельё, в деревне пожалуй редкость.
Вот так, в повседневной жизни прошли годы. Выросли дети. Давно покинули родительское гнездо. Кто где работает. Выходные дни, дни отпуска, на лето приятно собираться к папе к маме. Не обошлось без капли яда и в родной деревне. Надя всегда упрекала Сашу: Ты через чур балуешь старшую. И когда старшая стала уже взрослой кому-то надо было сказать, что у неё отец не родной.
«Пап, а пап, почему мне говорят, что ты мол, мне не родной?» Надя хотела отвести разговор: «Мол болтают...» Александр Сергеевич решил иначе. Лучше нам самим рассказать. И рассказали всё, что уже известно, обнялись все трое. Дочка обливая горючими слезами отцовскую щёку уверяла, что ещё сильнее любит их, родителей.
Как-то летом малина поспела. Через кусты в лесу слышу голоса.
— О-о, здравствуйте Надежда Васильевна
— Да вот, внукам малина, и зимой неплохо от простуды. Всю жизнь люблю ягоды собирать. Девчушкой всё на лодке на Мустасуари (Чёрный Остров) за черникой.
— Бабушка, а бабушка, почему так называется Мустасуари?
— Да кто его знает, из-за черники, так ведь и на других островах её в доволь. А может потому, что с той стороны не раз чёрные тучи поднимались, неся горе и страдания. Была легенда, что здесь шведам бой дали, много веков тому назад. Такой бой, что земля чёрная была долгая время. Много храбрых карельских парней остались лежать на этом острову. Удержали натиск Руочи. Народ вытерпел, выстрадал всё. Не дай Бог, больше никому такого горя. Только пережитого не забыть. Умрут люди пережившие всё, но никогда не умрут немые свидетели, как Мустасуари. Это было. И это война оставила свои названия, свои приметы, долины смерти и прочее.
— Бабушка, а бабушка, Мария Меленьтьева, Герой Советского Союза подруг твоя?
— Да, дорогая внучка. Она очень мало жила, вот как судьба сложилась у нас. Мне война сохранила жизнь, а её не пощадила. Я как только бываю в Пряже, иду к подруге. Говорю ей всё про своё, а она молчит. Молчит потому что стоит из гранита моя дорогая подруга юности Марийка.
Вот так сложилась судьба подруги Марийки Нади. Две подруги, две судьбы. Марийка молнией освятила миг в суровой осени 1941 года карельские просторы и осталась вечно в граните. А Надя факелом горит и горит, тоже пример мужества и стойкости, благородства и доброты. Две подруги достойны друг друга.
Идут на днях к автобусной остановке нарядные такие Александр Сергеевич и Надежда Васильевна. Спрашиваю:
— Далёк ли путь?
— Адамыч, правнуку год исполнился.
Знаете, в этих словах чувствовался порыв жизненного удовлетворения.
— Нашему с Надюшей правнуку уже год.
Счастливая улыбка овладела прабабулей и прадедулей. Ведь им самим ещё недавно исполнилось 65 лет.
Могут сказать, что где-то, что-то не очень точно, я не претендую на автобиографическую точность. Но примерно такая история принадлежит супругам Капышевым Александру Сергеевичу и Надежде Васильевне из Сямозера. Как хотелось бы пожать руку Надежде Васильевне за её самый человеческий образ жизни. Но увы, и у неё нет. Даже протезов нет.
В конце февраля были в гостях у них, какими пирогами она нас угощала... .
алексей в 18:43, 1 марта 2011 (EET)
Может быть, с писательскими недочётами, но очень живо, искренне и трогательно. Повесть о настоящем человеке - это не только о Маресьеве. Славно.