- Я родилась в озерном краю,
- Где белые-белые ночи,
- Где калевальские руны поют.
- Край мой красивый очень!
- Кивач, Кижи, Валаам —
- Известные в мире места.
- Повсюду — и тут, и там
- Карельская красота.
- Карелия моя, Карелия —
- Край жемчужных озер.
- Люблю тебя, Карелия,
- Я с детских пор.
Моя малая милая родина ждет меня, пока во мне теплится жизнь.
Жизнь прожить — не поле перебежать. Много сейчас пишут о Сямозере. Мне хочется поделиться мыслями о моей малой родине на чудесном берегу замечательного озера Сямозера — маленькой прекрасной деревеньке Кяргялa. Теперь ее присоединили к деревне Сямозеро.
По преданию, первые домики появились здесь в начале 16 века. У меня очень древние кяргяльские корни. Одного из пра...прадедов звали Пимин. Это было в конце 1600-х годов. От него и пошло название рода и дома. Наш дом называли Пимойзен. Мой прадед — Чиккуев Федор Сергеевич, прабабушка — Агафья Яковлевна, дедушка — Чиккуев Ефим Федорович, бабушка — Татьяна Федоровна.
Предки наши умели честно трудиться, растили и воспитывали детей. Любой человек — носитель исторических фактов. История смотрит на нас с фотографий, предметов, записей. Трепетное чувство охватывает меня, когда мысленно возвращаюсь к родным корням.
В деревне на берегу самого красивого озера Карелии родились и росли мои дорогие и любимые люди — мама и папа. Мама, Стойкина Наталья Андреевна, родилась в большой дружной семье. Мой дедушка с маминой стороны, Андрей Иосифович Стойкин, родом из деревни Пахомовой Пряжинского прихода. Он был трижды женат. Первой его женой была Александра — дочь дьячка Сямозерской церкви Павла Пряжинского. Они жили пятнадцать лет, детей у них не было. После смерти жены дед женился второй раз на Марии Ивановне Логиновой из Корзы. В этом браке родилось семеро детей, двое из них умерли в младенчестве. Третья жена дедушки — моя бабушка Гликерия Григорьевна, дочь бобыля деревни Гаудувары Суоярвского прихода. Венчались они в Сямозере в 1898 году. У них было шестеро детей: Петр, Михаил, Анна, Наталья, Мария и Василий. Дедушка Андрей похоронен на церковном кладбище в Сямозере, бабушка умерла позже, ее я пятилетней девчонкой видела в Сямозере.
Мой второй дедушка Чиккуев Ефим Федорович родился в большой, бедной, спокойной семье. В Сямозерской церкви он венчался в 1903 году с бабушкой — Татьяной Федоровной из деревни Чуйнаволок. У них было десять детей, многие умерли малышами. Я помню только трех папиных братьев — Ивана, Василия и Федора, а также двух сестер — Анну (это моя крестная) и Наталью.
В деревне Сямозеро была своя школа. Там в разное время учились мои родители. Мама была старше папы. После окончания трехлетней школы дедушка отвез маму в Петербург. Ехали на лошадях, другого транспорта в то время не было. Мама выучилась и стала мастером по шитью верхней одежды, могла сшить любой костюм или пальто. Папа рос здоровым, крепким мальчуганом, во всех делах помогал родителям, рано научился держать в руках косу, косил траву. Он служил в рядах Красной армии в Олонце, имел звание (какое, я не знаю — на погонах три ромбика). В конце 1931 года мама и папа сыграли скромную свадьбу. Папу приняли на работу и дали квартиру в Петрозаводске, на улице Пушкинской, на втором этаже деревянного дома.
В конце лета 1933 года мама поехала в Кяргялу погостить, встретиться с родственниками. Там, в деревне, 1 сентября 1933 года я и родилась. Роды принимала бабушка Настя Ипатова в бане. Я навещала эту добрую, приветливую бабушку-повитуху до конца ее дней.
В 30-е годы жизнь в России была тяжелой. Люди, живущие в Карелии, на каменистой земле, привыкли в поте лица добывать все для себя и своей семьи — ловили рыбу, вырадивали овес, ячмень, рожь, лен, картофель, репу, собирали дары природы в лесу. В каждом доме имелись коровы, лошади, овцы, куры — пока не началась коллективизация.
В городе наша семья жила скромно, но стол был всегда накрыт, каша варилась на молоке. Лучшей едой считали ушицу. Папа чистил нам с братом рыбу. Вкус супа из свежей рыбы, сваренной на кирпичном ложе, до сих пор помнится, это не тот вкус, когда готовят на газе. С мамой мы часто ходили в Гостиный Двор. Какое прекрасное было здание! Покупали душистый докторский хлеб, ситный (так называли тогда белый хлеб, рецепт был особый) и макароны. В деревне в те годы их и не видели. Возвращались домой, довольные покупками и прогулкой, пили чай с бубликами.
Игрушек у нас с Павликом, моим братом, почти не было, поэтому мы старались беречь то, что есть. Павлику папа сам выстрогал деревянный молоточек. Брат его из рук не выпускал, все постукивал. Гвозди ему не разрешали брать — мал еще. У меня была любимая игрушка — маленькая резиновая куколка. Мама сшила для нее кофточку и сарафанчик. Однажды случилась страшная беда! Раздевая свою куколку у окна, я нечаянно выпустила ее из рук, она упала на тротуар. Сколько было горьких слез! Мама вышла на улицу и принесла мне чудо-куколку. Больше у окна я не играла и куклу из рук не выпускала.
На праздники папа приносил нам с братом подарки в бумажных пакетиках. Мы радовались очень! Особенно любили новогодние пакеты, в них всегда было по три грецких ореха. Очень нравилось нам их колоть. А папа нам помогал. Новый год — этот праздник для нас лучшим был. Папа приносил из леса елочку, мы всей семьей ее украшали самодельными игрушками. Мама из бумаги от чая резала звездочки, замечательных зайчиков, мишек, белочек, птичек. На оконные стекла клеили снежинки, елочки, снеговиков. Замечательные были те вечера перед Новым годом! Папа приходил с работы очень усталый, но с большим желанием включался в работу, помогал нам украшать квартиру. Ночью Новый год мы не встречали, но утром просыпались и бежали к елке разглядывать подарки. Мама накрывала праздничный стол. На столе в Новый год всегда стояла тарелка печенья, зайчики, белки, мишки из теста. После завтрака мы бежали на улицу, играли в снежки, катали снежную бабу, ездили с горки на санках с такими же детьми, как мы.
Когда у папы был отпуск, мы всей семьей ездили отдыхать в деревню Сямозеро, к бабушке Тане и дедушке Ефиму. Бабушка накрывала большой стол. Пыхтел большой самовар из меди, на столе в крынке — пареное молоко с желто-коричневой пенкой, только снятое из русской печки, карельские калитки с картофельным пюре, пшенной или ячневой кашей, рыбники.
Прибегали деревенские ребятишки, усаживались на широкую лавку, которая тянулась вдоль окон от одного угла дома до другого. Ширина лавки позволяла даже полежать взрослому человеку. Такие скамейки-лавки были почти в каждой карельской избе. Дети ждали, когда мама начнет раздавать гостинцы из города. В деревне всегда нам было весело. Мы с ребятишками купались в озере, играли, с бабушкой любили кормить кур. Очень запомнился красавец-петушок, бойкий, с красивым оперением — ни в сказке сказать, ни пером описать!
У папы с дедушкой всегда находились дела по хозяйству, мама попогала бабушке доить корову, кормить кур и овечек, готовить обеды. И даже успевала шить, если что-то нужно было для бабушки и дедушки.
Вскоре мы переехали жить в Пряжу, папа поступил на работу в секретную связь. Однажды случилась страшная беда. Папа задремал чуть-чуть, а в аппаратуре послышалась финская речь. Он вскочил, встряхнулся и выключил все. В те годы общение с иностранцами строго каралось законом, за это еще и после войны наказывали строго. Папу перевели работать в Олонец.
1939 год. Началась финская война. Исчез из магазинов черный хлеб, а белый мама не любила. Приходилось менять белый на черный у военных. Паек у военных был из черного.
Бои проходили рядом, отчетливо были слышны выстрелы, взрывались гранаты, строчили пулеметы. Однажды утром мы встали с мамой, а выйти в коридор не могли из горницы — вся карельская изба была занята ранеными бойцами, были слышны стоны, крики о помощи. Скоро подъехала санитарная машина, погрузили всех раненых и увезли в госпиталь.
Папа подал рапорт начальству о переводе, так как на линии фронта с детьми жить было страшно. Просьбу удовлетворили, перевели его обратно в Пряжу. Помню хорошо, как ехали мы на грузовой машине от Олонца до Пряжи, мороз стоял −41º. Как папа выдержал дорогу в кузове, не знаю. Мы были в кабине, и то замерзли.
Пряжа нас встретила по-доброму, дали нам квартиру в здании связи на втором этаже, папа опять начал работать в связи.
Лето 1941 года. Мы опять в деревне всей семьей. Радуемся встрече с родными, солнечным тихим денькам, любуемся спокойной водной гладью озера. Взрослые заняты своими делами по хозяйству, а мы, дети, вместе с деревенской детворой играем, купаемся, загораем. Деньки стоят прекрасные!
Раннее утро, стук в оконное стекло. Верховой на лошади сообщает о войне. Мне было семь лет, когда началась та ужасная Великая Отечественная война. Папа нас оставил в деревне, сам уехал в Пряжу, в военкомат.
Настроение людей менялось с каждым днем все больше и больше. Мы тоже вернулись в Пряжу, а потом начались бомбежки. Вражеские самолеты ежедневно летали, сбрасывали бомбы. Бились стекла в рамах. Запомнилось, как мама клеила полоски бумажные на стекла окон для крепости.
Лето было очень жаркое, мы не вылезали из воды (в Пряже тоже большое озеро). Однажды прилетел самолет и стал сбрасывать листовки. Мы, дети, решили собрать их, а летчик-фашист стал строчить из пулемета по нам, глупым, не знающим ничего о военных действиях, детям. Ранил одного маьчика — он долго бегал и собирал, а мы, остальные дети, легли на землю. Видимо, подумал немец, что всех нас уничтожил, улетел. После этого случая мы, услышав гул самолета, бежали по домам.
Началась эвакуация жителей Карелии в другие области Советского Союза, подальше от военных действий. Финны объединились с немцами, а Карелия рядом, легко и просто наступать и уничтожать все на своем пути. В конце августа 1941 года папа посадил нас на грузовую машину с другими семьями и долго стоял на дороге, пока машина не ушла за поворот, прощался со своей семьей навсегда и слез не скрывал. У меня до сих пор это ощущение в памяти. С машины нас пересадили на баржи. Поплыли по Онего, куда повезли — не знаем. Вражеские самолеты нас обстреливали, топили баржи. По воде плыли всякие предметы, громко кричали люди.
Приехали мы в город Сокол Вологодской области. Поселили нас на Болотной улице. У хозяев детей не было своих. Хозяин работал директором бумажной фабрики, хозяйка не работала, всегда была дома. С мамой они подружились, ходили в городе в магазины вместе, в лес за ягодами и грибами.
Стоял прекрасный осенний месяц сентябрь. Постепенно наступали холода, мама с хозяйкой ездила с саночками в лес за сухостоем, благо лес был рядом. В городе люди начинали болеть тифом. Мама простыла, долго лежала в больнице. Вроде пошла на поправку, но это только казалось. В декабре 1941 года мама умерла. Нас с братом Павликом устроили в детский сад. Домой нас хозяйка брала только на воскресенье. Это длилось неделю. Пльлм меня отвезли в школьный детский дом г. Кадниково Вологодской области, а брата — в дошкольный, где он и умер от менингита. Кончилось наше счастливое детство. Надо было учиться жить с чужими, совершенно незнакомыми людьми.
В 1942 году разыскали меня дедушка с бабушкой. По их просьбе меня перевели в Белозерск. Этот город мне больше понравился. Огромное Белое озеро — не видать другого берега. Берег у города песчаный. Это было недалеко от дедушкиной деревни, всего двенадцать километров. Летом на выходной бегала одна к своим. Страшно было порой, по обе стороны дороги стояли высокие вековые ели. Я спешила до сторожки, где лесник жил с семьей. Машины не ездили, встречала иногда колхозниц на лошадях, они везли зерно в город — все для фронта, все для победы.
Мы, дети войны, хлебнули тылового военного лиха! В каждом выпуске сводок от Советского информбюро говорили о сдаче и взятии наших городов и сел, мы плакали и радовались.
О войне той страшной можно много писать, но печаль и слезы давят душу. Нам каждый день напоминали: учитесь на отлично и хорошо — это выстрел против фашистов. Мы старались. Собирали колоски на ржаных полях, дергали лен и укладывали в снопики, собирали смородину для раненых госпиталя, выступали в госпитале Белозерска перед ранеными бойцами.
Однажды случай произошел. После выступления с корзиночкой (в роли Красной Шапочки) ко мне подходит боец, раненный в руку, и рассказывает, откуда я и кто мои родители. Видимо, фамилия моя подсказала ему. После войны я его видела в Сямозере и говорила с ним. Это был Петухов Федор.
Голос Левитана звучал по радио ежедневно и несколько раз в день. Все с большим вниманием слушали теперь уже больше о победах наших воинов, освобождении наших советских территорий от врага. Мы знали и верили, что победа будет за нами.
В 1944 году освободили Петрозаводск от фашистов, дедушка забрал меня из детского дома. Мы поехали в свою Карелию, в Сямозеро. Едем на грузовой машине по сямозерской деревенской улице, с одной стороны озеро с островами, с другой — дома бревенчатые, высокие, с маленькими оконцами, украшенными резными наличниками, с высокими крылечками, ступеньки широкие, на них можно не только сесть, но и лечь отдохнуть. Видно, что не во все дома вернулись еще хозяева с эвакуации, но чувствуешь — вернутся, и опять заживет деревня прежней жизнью.
Мы сворачиваем на свою кяргяльскую дорогу, останавливаемся, бежим к роднику вековому. Дедушка молится, все пьем ладонями воду. Вода холодная, освежающая, вкусная сямозерская вода.
Дорога в Кяргялу живописна, бежит по высокому берегу озера. Хорошо видна синева озера и Шведский остров (Пелдосуари).
На крутой горе перед деревней дедушка вышел из машины, перекрестился и произнес: «Спасибо тебе, Господи, что ты вернул нас живыми и невредимыми на свою родную землю». Мы с бабушкой пошли пешком по тропинке, уже нахоженной кем-то. Трава вокруг выше нашего роста, но пройти можно.
Тихая деревенька, с ее скромной северной прелестью и какой-то притягательной тайной, ждала нас. Подходим к дому — рам нет, заходим в избу — пусто, а оставляли жилой дом со всей утварью. «Спасибо, Господи, хоть стены оставил. Будем жить!» — сказал дедушка, — Богатыми мы никогда не были, бедность — не порок, труд — наша сила!"
В деревню раньше нас вернулись Ипатовы, Самойловы (две семьи), Баранцевы, Стойкина тетя Настя, которая потом продала два стойкинских дома и переехала с семьей жить в Сямозеро. Началась наша послевоенная жизнь во всеми хлопотами и заботами.
Дедушка каждый день ездил на рыбалку. Рыба ловилась очень хорошо — видно, озеро за войну отдохнуло, никто не тревожил его. Привозил больших красавцев-окуней, плотиц, щук, разную мелочь. Бабушка сушила, молола на жернове — рыбная мука годилась на картофельную стряпню. Молоко козье было свое — дедушка привез с Вологодской области козу Гальку, без рогов, черную, с белыми пятнами. Бабушка устроилась на работу почтальоном. Бегала по деревням: Ахпойле, Кяргяле, Алекке. Ее ждали в каждой деревне — людям хотелось знать новости, ведь война еще шла. Получала получку, одиннадцать рублей. Дедушка не один год хлопотал о пенсии за своего старшего сына Андрея (моего отца), который пропал без вести. Наконец принесли первую пенсию — 16 рублей 50 копеек. Так вот, на эти деньги, мы и жили после войны.
С сентября 1944 года стала работать школа-семилетка в Сямозере. Сбегала я в Сямозеро, записали меня с четвертый класс. Нас всего было восемь человек из разных деревень. Мне приходилось бегать каждый день пешком два километра туда и обратно, моей подруге Гале Кузнецовой из Ахпойлы — три километра, Васе Ларионову из Чуралахты — пять километров. Электричества не было, зажигали керосиновые лампы в классах. В помещении было тепло — печи топили хорошо. Вечно не хватало тетрадей, их негде было купить, приходилось иногда писать на старых книгах. Ручка с пером. Иногда мы с бабушкой разводили чернила из сажи — редко, но приходилось. При школе был интернат в мамином доме, так как чуйнаволокские и лахтинские дети с пятого класса учились уже в нашей школе и жили в Сямозере всю неделю. На выходные шли домой пешком. Было нас немного, послевоенных детей.
9 мая 1945 года как всегда мы бежали в школу. Построили нас на линейку и объявили, что война кончилась. Наши воины водрузили советский флаг над Рейхстагом. Мы все смеялись и плакали сквозь смех, кричали: «Будь проклята, война!»
В конце 1945 года ввели карточки на хлеб. Они выдавались только работающим. Дедушку вызвали на работу в рыбацкую артель вязать сети — это он умел хорошо. Нас, девочек-сирот, повезли на зимних каникулах в детские дома в Вешкелицу, Куркиеки. Я попала в город Лахденпохья. Там был детский дом для девочек. Директор А.И. Талонпойка был инвалид войны, очень добрый, жалел нас, сирот. Городок красивый, зелень кругом, цветы, дома в то время были, в основном, финские.
Как только отменили карточную систему, я вернулась в деревню и продолжила учебу в Сямозерской семилетней школе.
