Сямозерский народный календарь
Сямозеро.ру >> Сямозерье | Научные публикации о Сямозерье \ Мифология и обрядность сямозерских карел
- Часть статьи Алексея Конкки Материалы по календарной мифологии и календарной обрядности сямозерских карел. Ссылки на остальные части можно найти в разделе Научные публикации о Сямозерье.
Ряженье
31. «Святочное время, Synnynmoanaigu начиналось от Рождества, Roshtava и продолжалось до Крещения, Vieristä. Это время для девиц, да и для парней было очень веселым временем. Каждый вечер идут на беседу, каждый вечер ходят ряжеными, smuutat, еще ходят слушать Сюндю и гадать.
Ряжеными ходят каждый вечер, только не ходят на воскресенье, (т.е.) в субботу вечером и (вечером) на новый год. Ряженые одеваются в самую разную одежду. Тогда ходят в (букв. колыхаются... в одежде) как в хорошей, так и в плохой одежде. В Святки можешь увидеть такое, чего в жизни своей не видел. Тогда никто не жалеет своих одежд. Тогда развеваются (колыхаются) шелковые, развеваются и шерстяные одежды, но и такие одежды, которые уж сто лет как никто не носит.
Когда ходят смутами, заходят в любой дом, туда куда пожелают, заходить им не возбранялось. В домах смуты играют, танцуют. У них и инструменты с собой. У смутов лица закрыты, у кого маска на лице, а у кого и просто платок. Смута никто не мог тронуть. Если смута кто тронул и ряженый (обороняясь) ударил хоть до смерти мужика, то смуту ничего не было, а задиравшего ряженого (применявшего силу) судили (осуждали?). После того, как ходили по деревне смутами, шли на беседу (SKS, E 141, Popoff Jefim, 9).
32. Смутами (smuutat) ходили от Рождества до Крещения. Маскировались в настоящие лосиные шкуры с головой («мордой»), овечьи шкуры на себя вешали, тоже с головой, вместо глаз — дырки, чтобы можно было видеть через маску. Из сырой картошки делали зубы, лицо закрывали бумажными масками или платками, они черные должны быть, под ними — льняные бороды приклеены. Шубы переворачивали наизнанку, длинные шубы, в сапогах с загнутым носком (tshubit), в лаптях (virzut), с портянками (hattarat), как на пожогу.
По несколько платков и сарафанов одевали на себя, что в материном сундуке найдется. Ходили с инструментами, плясали в избе, играли на двухрядке, на балалайке или под песню (под голос). Скамейки в сторону — и плясать. Другой придет с палкой в руке. Молодежь в основном ходила, но были среди смутов и люди постарше, лет сорока примерно. Ходили группами по 4,5,6 человек, до десяти таких компаний приходило за вечер в один дом. Им ничего в доме не давали, только если попадались хорошие знакомые, тех угощали чаем.
Смутов раньше не трогали. В избу пускали всех, не было такого, чтобы не пустить. В этом году дети ходили, школьники — разворотили поленницу, оторвали калитку, бросили на забор (МА, Костилов).
33. «В Святки поднимают лемби», так раньше говорили (МА, Успенская).
34. Смутами ходили, шубы навыворот, попом был один, свадьбу играли, у парней с правого плеча на поясницу были завязаны полотенца, вроде как из приданого, а у «приставниц», родственниц жениха (suajannaizet) с левого плеча на пояс была привязана рубаха. Покойниками рядились, делали из репы длинные зубы, лицо мазали мукой или сажей, заворачивались в белые простыни, кальсоны и рубаха белые. Synnyinaigah днем после обеда и по вечерам ходили смутами — пляшут, разгуливают по избе. Если кто пытался открыть смута или сорвать маску, то давали кулаком в лоб — смута нельзя было трогать (МА, Успенская).
35. При необычном поведении или при выражении необычного желания могли спросить: Oletko smuuttu? — «Ты что — ряженый (смуутту)?» (МА, Успенская).
36. Смутами (smuuttina) начинали ходить сразу с Рождества и ходили до Крещения. Женщины переодевались мужчинами, а мужчины женщинами. Платок накидывали на лицо. Голоса не показывали, не пели ничего. Мужики одевали шубы навыворот. Свадебщиками рядились — полотенца привязывали на пояс, дружка и молодые. Слишком любопытные получали от смута в лоб кулаком (МА, Кузнецов).
37. Смутами (smuutat) ходили, на лицо одевали маски из белой или черной бумаги, прицепляли длинные бороды до пупа, ходили с палками в руках, в рукавицах. Шубы наизнанку выворачивали, ноги заворачивали в шкуры — будто медведи. Цыганами наряжались. Ходили молодые и в возрасте лет до сорока. Заходили в каждый дом, в доме ничего не говорили, хозяева смеются... Так просто плясать стеснялись («стыдно»), а смутами — нет. Танцевали вприсядку и по всякому (МА, Кузнецов).
Крещение. Купание в иордани
38. На Сямозерском погосте на мысу (Tyvin’okko, Pogostan’okko) была церковь Успения, в 1930-е годы в здании церкви был клуб, который сгорел до войны. На Крещение на погосте напротив церкви в 20-30 м от берега устраивали иордань (jordana). Каждый год в ней купались 3-4 пожилые женщины. Когда воду освятит (священник), крест когда в воду опустит, прыгали. Не всегда были одни и те же, были и новые, но только из своей деревни. Молодые не купались, лет по 50-60 и старше. Женщины купались, а мужики поднимали их оттуда. Купающимся завязывали 2 длинных расшитых полотенца. Поднимали за полотенца несколько человек мужиков. Купались по обету, вроде как из-за грехов (МА, Костилов).
39. В иордани купались два раза в год. Моя бабушка в трех иорданях купалась. Девушками мы летом со старушками купались, а парни не купались в иордани. С головой надо нырнуть под воду. Летом полотенец не привязывали. Если крестный отец есть, то он поднимает из иордани крестницу, у кого парень, у кого — муж поднимает. Полотенце привязывают к поясу. Прыгают в прорубь в одежде, потом бегут в церковь и звонят в колокол (МА, Антонова).
40. Два раза в год, на Крещение и на Маковей приносили домой освященную воду. В церкви стояло два ушата, попы кругом, свечи — освящали... (МА, Антонова)
41. (...) Как будет Крещение, начнет приближаться, слышу я, что бабы толкуют (...), говорят всегда: «Пойдешь ли ты, Трофимовна, купаться в проруби?». У матери спрашивают. «Так не знаю, идти ли в этом году или нет, — говорит (она), — только в прошлом году была». А мы не отпускаем мать купаться.
Прорубь эту делают девять саженей (в длину), девять саженей сделают прорубь, где такое глубокое место. И это делают в Крещение утром. (...) Мужики утром делают, может там мужиков десять рубят лед: иногда ведь там лед с метр толщиной. (...) Тут собирается много купающихся (...), идут (купаться) из-за того, что бог нам грехи простит — может там у меня грехов много (...) — пусть бог простит грехи, раз искупаюсь в проруби. Градусов тридцать, тридцать пять холода. Да.
И идем, отправляемся к проруби. Чулочки надевают на ноги, одно (лишь) платьице одевают, больше ничего нет, как голая, одно платьице на себе, больше нет никакой (одежды), голое тело. Надевают тоненькие носочки, непокупные, раньше дома вязали из простых ниток, те носочки одевают на ноги и стоят тут два часа. А поп все время воду крестит и крестит до тех пор, пока не велит туда, в прорубь, прыгать. А как будут нырять, завязывают полотенце сюда, посередине и берут хорошего вытаскивающего («подъемщика») оттуда: ведь она прыгнет туда глубоко (...), да еще скажет: «Подольше держи меня, говорит, там, в проруби». — «Как же тебя подержишь долго, умрешь ты там». — «Умру, так в яму, — отвечает. А наша мать (...) весила, может, килограммов девяносто (...). Она берет своего брата из проруби поднимать (себя). (...) Полотенце тоненькое, может быть, уже гнилое, поди знай, сколько времени, может бабушке бабушка (передавала), да и нельзя знать, с каких времен это полотенце. Этим полотенцем (брат) завязывает (ее). (...)
И собирается тут народу человек триста или четыреста смотреть; тут лошадей на каждом месте: дворы эти полные, церковь полная, с крестами движутся вокруг церкви и все такое.
Говорили, что возле проруби тут было... пятнадцать человек, говорят, было купающихся в проруби. Мне он (брат матери) приходился дядей, и сестра (мама) говорит брату: «Иван, говорит, ты каждый год меня поднимаешь рано из воды, макушка не успевает намокнуть, если теперь прыгну в воду, то подержи меня хотя бы немного в воде». Мать учит словно нарочно. Как только мать прыгает в воду, у крестного остается в руках маленький кончик полотенца — полотенце оборвалось. Да. Он пугается: то ли начал уже из воды поднимать, или как-то при прыжке сразу оборвалось (...). Оборвалось, а крестный не знает что делать. Люди вскочили, все начали кричать, говорят: «Кютчиева вдова утонула, Кютчиева вдова утонула». Трое детей, все еще маленькие, лишь я постарше, девяти лет нет еще мне (...). Плавать она не умела, (а) женщина здоровая. Смотрят: пальцы начали там на середине виднеться (...). И все они тут напугались, попы все испугались. Один мужчина, мужчина из Руги, здоровый такой мужик (...) (говорит): «Если бы она умела плавать, то приблизилась бы к берегу». А до середины полторы сажени расстояние, метра четыре, наверно, от берега до берега (...). Он снимает с себя пиджак и сапоги и быстренько подплывает. «Поддерживайте меня, — говорит он, — я спасу ее ради детей». Молодой парень! И спас он ее: схватил мать за руку, а его каким-то образом спасли другие. Наверно, веревок или чего-то принесли и ее подняли на край проруби (...). Мать пришла в себя. Пришла тут мать в чувство, и трясти не надо было, и ничего не надо было (делать). Она еще пошла звонить (в колокол). Да. А люди все не велят, говорят: «Не ходи, Трофимовна, звонить, ты ведь простыла». — «Да не простыла, — говорит она. — Вот теперь, Иван, хорошо подержал, говорит, в этот раз». (...)
Так это ничего, прожила мать этот год. Наступил следующий год, наша мать опять туда собирается купаться в проруби. Уже поди знай, сколько времени ходит она туда купаться, лет пять или шесть ходит. (...)
Так всегда устраивали купанье. (...) Попу, конечно, клали гривенники (...), деньги за купанье, ходили сюда грехи отмаливать и все такое. Поп велел (купаться) в проруби, говорит: «Идите, искупайтесь в иордани, говорит, и как только трижды искупаетесь в проруби, тогда тебе в Охпой не надо идти молиться». Стало быть три раза, три крещения (купаться). А еще купались второй раз. Второй раз купались летом во время Маковея. Это в августе. (...) Так тогда уж, наверно, ничего не будет: и грехов не простит бог и ничего. Тогда вода теплая, тогда как (обычное) летнее купание. На такое купание и я ходила, иду на бережок, искупаюсь и назад выпрыгиваю, и иди, куда хочешь (Макаров, Рягоев 1969, с. 209 — 211, Никонова)
Сведения о других календарных праздниках и памятных датах.
