Звезды над Сямозером
Звездное небо над Сямозером в безлунную морозную ночь — это что-то совсем особенное, величественное и мощное в своей глубине и окружающей тишине. Если уже не светятся окна домов и не горят уличные фонари, тогда в полной темноте над озером как будто завис шатер из звезд — от горизонта и до горизонта. В такие мгновения ощущается вечность. И в то же время это великолепие не статично, оно живет: нет-нет промелькнет след от падающего метеора, крохотными звездочками среди вроде бы таких же звезд медленно летят спутники, меняет цвета восходящий сверкающий Сириус . Холодно, безмолвно и красиво.
С сямозерского неба когда-то началось мое увлечение астрономией. Однажды зимой, в возрасте 11-12 лет, я приехала с родителями в Сямозеро. Мы шли от автобусной остановки по темной дороге в деревню. Над головой раскинулся рошкошный звездный купол — такого великолепия в городе не увидишь! Я всю дорогу шла, подняв голову, не в силах оторвать взгляда от такой красоты и величественности. Над горизортом стояло созвездие Ориона. Тогда я еще не знала, что это Орион, но захотелось непременно узнать, что это за три звезды такие, на одинаковом расстоянии, выстроились в ряд. Так захотелось, что по возвращении в Петрозаводск сразу помчалась в библиотеку за книгами и картами звездного неба. Интерес к астрономии остался на всю жизнь. Благодаря Сямозеру.
«Темные» забавы
Трудно даже представить, что в Сямозере иногда могло быть так темно. Впрочем, это и раньше редко бывало, а сейчас, наверное, такого не бывает вообще. В 70-е годы, фонари на улицах не горели постоянно в темное время, очевидно их включали и выключали вручную. Или же порой они не горели из-за каких-то неисправностей в электросети. Не знаю. Но одно точно — их начинали включать только осенью, когда дни укорачивались настолько, что это было уже необходимо. А в конце августа уличного света еще не было. Эти теплые и непроглядно темные августовские ночи, без луны и света из окон, так и тянули на улицу подростков. Было особенно в кайф вылезти тайком в окно и прогуляться по деревне. В абсолютной темноте не видно было ни того, что под ногами, ни идущих навстречу людей, даже в двух шагах. Проходящих мимо своих друзей узнать было невозможно, если они не заговаривали. Это было таинственно и интересно. Вот молодежь и высыпала на улицу. Некоторые брали с собой фонарики, но пользовались ими редко, хотя под лучом фонаря можно было увидеть других, а самим спрятаться за ним еще надежнее. Так и прогуливались невидимками без всякой цели. Одно плохо — совсем не видно было дороги под ногами, оступались, спотыкались, и уж совершенно невозможно было вернуться домой тихо, не перебудив всех. :)
Моя тетя Оля
Удивительно, как добродушны и открыты были люди, на долю которых выпали все «радости» двадцатого века! Я вспоминаю старшую сестру моей мамы — Панину (ур. Попову) Ольгу Ефимовну, которую мама всегда звала Лелей, а я — тетей Олей. Ольга Ефимовна родилась в 1915 году. В семье, кроме нее, было еще двое детей — Миша, который был моложе ее более чем на 10 лет, и младшая — Маша (моя мама). Еще с ними жила бабушка — Попова (ур. Игнатьева) Анна Федоровна.
Результаты Октябрьской революции до Сямозера докатились не сразу. Перемены начались около 1930 года, и людям возраста тети Оли, как и их родителям, досталось по полной. Разорение деревни, выселение семей, разрушение церкви, преследования отца, его первый арест в 1932 году и три года сталинских лагерей — все это происходило во времена ее ранней юности. Учиться в таких условиях не пришлось, надо было начинать работать наравне со взрослыми. Приходилось делать все — и дрова рубить, и пахать. В 16 лет ее, молоденькую девочку, отправили на лесозаготовки. Там, когда валили деревья, ей ударило веткой по лицу и выбило зубы. А потом опять сталинские репрессии, война, оккупация, муж пропал без вести, второй арест отца и ссылка в Воркутлаг, из которого он не вернулся, дом сгорел в 1946, собственный арест в 1950 за «подрыв доверия к советской власти и клевету на вождя народов СССР» и годы в норильском лагере, полная неизвестность о будущем и тревога за судьбу оставшихся в Сямозере детей — этого более чем достаточно для одного человека. И все эти невзгоды как будто и не сказались на ее характере.
Тетя Оля вернулась домой в 1954, и после этого из Сямозера уже не уезжала.
Я же помню ее в значительно более позднее время, помню доброй, неизменно веселой, всегда в хорошем настроении. Она любила шутить и смеяться, любила постряпать и почаевничать и, казалось, никогда не уставала. И никогда и ни на что не жаловалась!
После возвращения в Сямозеро тетя Оля работала монтером путей на станции Сяньга вплоть до выхода на пенсию в 1971 году. Работа была тяжелая, в три смены, обход путей производился ежедневно, в любое время года, в любую погоду, и от дома до станции каждый день надо было пройти около пяти километров туда и обратно, но ей все как будто было нипочем. Такой жизненной позиции, оптимизму и неунывающему веселому характеру можно только удивляться.
В конце 60-х мы с ее внуком Костей (сыном Валентины Александровны Паниной- старшей дочери тети Оли), который лишь на три года моложе меня, ходили встречать ее с вечерней смены. Она разрешала нам прийти, если в этот день не была на обходе путей, а дежурила в путейском домике и встречала проходящие поезда. В те годы дорога к станции расходилась в три стороны незадолго до железнодорожного полотна, тропинка от нее убегала влево, в сторону станции, как и сейчас, основная дорога шла прямо к железнодорожной линии и дальше — в Пряжу, а дорожка вправо вела к путейскому домику. Он стоял недалеко от перекрестка железной и Пряжинской дорог и был совсем маленький, с окошками во все стороны. Там был стол, пара стульев, плита и множество всяких вещей, необходимых для железнодорожных рабочих — фонари, свернутые флажки, инструменты непонятного для нас назначения и тому подобное. Мы приходили пораньше, пока еще не стемнело, тетя Оля всегда была нам очень рада, приветливо встречала, кипятила чай, угощала чем-нибудь. Угощение было, конечно, из того, что она брала с собой из дома, но в путевом домике нам все казалось необыкновенно вкусным. Иногда до конца смены ей надо было еще встретить какой-нибудь поезд, и тогда мы смотрели в окошко, как она со свернутым желтым флажком стояла около рельсов до тех пор, пока не проходил мимо последний вагон. Выходить из домика во время прохождения поезда она нам не разрешала. Почему-то флажок, с которым она стояла, всегда был свернут вокруг древка. Я не спрашивала, почему, но видимо на этот счет существуют какие-то правила. А потом, когда приходила смена, мы все вместе отправлялись домой. Если это случалось в конце лета и вечерами было уже темно, шли с фонариком, разговаривали и смеялись, и рядом с тетей Олей лесная дорога даже на минуту не казалась длинной и темной.
Когда я была совсем маленькой, тетя Оля, укладывая меня спать в Сямозере, накрывала моим любимым лоскутным одеялом, сшитым дома, и вместо сказок на ночь мы иногда с ней рассматривали разноцветные лоскутки и она мне рассказывала, откуда тот или другой из них. С ней всегда было очень хорошо и уютно. Спокойный и тихий дом становился оживленнее и веселее, когда она приходила с работы. Она умела радоваться жизни.
А какие пироги у нее получались! Тетя Оля всегда любила и умела стряпать. Она это делала быстро и ловко. Утром вставала очень рано, топила печь, готовила завтрак и пекла пироги. К тому времени, когда остальные просыпались, по дому уже разливалось тепло и удивительно вкусный запах свежеиспеченных калиток с картошкой или пшеном, тонких пирогов с рисом, сахаром или толокном, картофельных и манных колобов, ржаных рыбников с крупной сямозерской ряпушкой, летом — больших, на целый противень, открытых дрожжевых пирогов со свежими ягодами, зимой — таких же огромных творожных или с брусникой, сканцев, сурчинат, домашнего печенья, яичницы по-карельски, горячего топленого молока. Как же все это было вкусно! Просто объедение!
Интересно было наблюдать, как тетя Оля, хлопоча по хозяйству, между делом успевала увидеть все, что происходило на улице. Даже не около дома, который стоял в некотором удалении от дороги, а на всем обозримом пространстве. Окна кухни выходили на восток и на запад — в сторону Тювелицы, поэтому была возможность видеть все , что происходило по обе стороны дома. И вот, идет кто-то по полям, тетя Оля называет женщину по имени и говорит: «Интересно, куда она пошла. В магазин, наверное». Я смотрю на далекую фигурку в темной одежде и удивляюсь, как на таком расстоянии можно узнать человека. Но в деревне ничто с глаз не скроется.
У тети Оли было много всяких поговорок. Видимо, раньше она слышала их от отца, который, по словам моей мамы, знал их множество. Многие из них мне ни до, ни после слышать не приходилось. Они были забавными, веселыми и точными. Так что в данном случае можно говорить о сямозерском фольклоре.
***
О сямозерских людях, особенно того поколения и нынешнего старшего, говорить можно без конца. Они очень сердечны, приветливы, открыты, трудолюбивы, искренни, гостеприимны, порядочны, несмотря на трудную жизнь, выпавшую на их долю.
Они — сямозерцы.
Клавдия Левашова в 09:58, 19 марта 2013 (EET)
Валя! Я опять в восторге от ваших способностях, как писателя, и так интересны ваши воспоминания.И я удивляюсь, сколько времени вы нашли для всего Сямозерья. Это, наверное, главное ваше увлечение и как вы к этому пришли и как долго этим занимаетесь? Все это здорово и вам большое спасибо за этот труд.