Родилась я в 1924 году, 28 апреля, в деревне Нижняя-Салма Пряжинского района.
Мне исполнилось полгода, когда мой отец Федор Леонтьевич и мать Агафья Михайловна переехали жить в деревню Эссойла. Родители помогали дедушке Михаилу Ивановичу выращивать и печь хлеб.
Отец мой был примаком. В Нижней Салме у дедушки Леонтия три сына были пекарями.
В 1925 году скоропостижно умерла мама. Мне тогда был один год. Через год после смерти матери отец женился, взял в жены Ирину Дмитриевну Сумкину.
В школу я пошла в первый класс в 1932 году. Учителем был Калистратов Константин из деревни Лахта. Вот только отчество его не помню.
Мачеха меня не обижала, жили дружно, я её звала мамой, она у меня была как родная. Отец всю работу выполнял, что дедушка скажет. В 1930 году дедушка умер. А когда образовались колхозы, то отец мой работал на кожезаводе. Этот завод находился на Корзинском перекрестке, где сейчас дорожные дома. Мама моя вторая работала в совхозе «Звезда».
В 1935 году в конце марта отца арестовали, а нас велели готовить на высылку, куда — не говорили. С нашей деревни только две семьи выселили — нас да Вашкоевых. В апреле нам подали подводу и увезли в деревню деревню Сямозеро. Поселили нас в клубе, раньше это была церковь. Со всех деревень нашего сельсовета собрали людей в этот клуб. Жили, наверное, неделю в клубе, как селедки в бочке. Помню даже, что одна женщина родила там ребенка. В туалет нас водили солдаты с винтовками. У входа в клуб стояли два солдата. А через неделю, как всех людей собрали в клуб, велели всем погружаться.
В каждой машине было по два солдата с винтовками. Повезли колонну, нам ничего не говорили. Привезли нас в Петрозаводск, и мы в первый раз увидели город. Все машины подъехали к магазину № 20. Это около железнодорожной бани. В бане нас помыли, а потом подали состав с тысячами вагонов. Когда погрузились в вагоны, увидели, что в них по две нары. Через три дня привезли под конвоем наших отцов. Из тюрьмы к своим семьям. После этого всего наш состав подцепили к паровозу и повезли, куда — никто этого не знал. Везли нас больше месяца, многие умирали по дороге. На больших станциях выгружали покойников, а сколько было слез — ужас!
В каждом большом городе останавливали наш состав в темное время суток. Нас всех на машинах возили в баню. Всю нашу одежду жарили, чтобы не завшивели в дороге. А состав сопровождали военные с винтовками на тормозных площадках поезда. Бывало, в вагонах, когда ехали, женщины рожали детей.
Когда нас привезли в место назначения, оказалось, что это был Западно-Сибирский край, город Сталинск, ныне Новокузнецк Кемеровской области. Загнали состав в тупик шахтерский и дали приказ выгружаться на улицу. Потом нас поселили в двух бараках, Бараки были рядом с тупиком. И жили мы в этом сарае, опять как селедки в бочке. Многие люди умирали, женщины рожали детей, женились — и все это было на виду. На второй день после поселения мужиков и молодых женщин устроили на работу в шахты. Кого на шахту им. Орджоникидзе, а кого на шахту имени Димитрова. Первый год очень много умирало карелов, там климат повлиял на людей.
В этих бараках почти год жили, потом там сделали ремонт — кухню и комнату, поселили очень много людей. Мы жили вместе с семьей Киприяновых из Ангелахты. Их одиннадцать человек и наша семья четыре человека. Наша семья на маленькой кухне. Очень все жили дружно, все наши карелы со всей республики. Каждую неделю все ходили отмечаться в комендатуру — все ли на месте. Карелы уже привыкли вот так жить и перестали скучать о родине. В выходные дни многие мужчины собирались вместе, устраивали застолье, пели песни, играли на гармошке, о родине всегда вспоминали.
Тут снова началось волнение в 1937 году, осенью стали снова мужиков арестовывать по ночам. Сколько женщинами с детьми, стариками и старухами было пролито слез! Выслали семьями на чужбину и там крепко обидели несчастных, и за что — один бог ведь знал. В 1938 году арестовали моего отца Это 18 февраля. И еще дядю Семена Никонова и дядю Родиона Патрекеева. Мы остались: мачеха, я, моя сестра Лена, родная по отцу. При обыске милиционеры забрали все деньги. Нам оставили 1 рубль 59 коп. Мачеха моя осталась очень больная. Она очень долго болела, а мы кушать хотели. А кто поможет! У всех выше горя слезы. Отец мой работал на шахте в Орджоникидзе, зарабатывал хорошо. Он очень просил милиционеров не забирать деньги: «Как они будут жить?» Но милиционеры все равно забрали.
Когда милиционеры повели отца до первого дома НКВД, я бежала следом с горячими слезами. Помню все это до смерти своей. Я все просила: «Папа, возьми меня с собой! Нет у меня ни мамы родной, ни брата, ни сестры родной. На кого ты меня оставляешь на чужбине?» Это я не могу забыть, сколько я плакала. А милиционеры мне говорили: «Иди домой, отец завтра утром вернется.» До сих пор его нет.
Всех арестованных увезли в Старокузнецк, там была тюрьма. Нам сказали: «Можете с передачей ездить». Конечно, мы собирали все, что могли. Женщины ходили навещать мужей, а я отца. Надо было ехать на трех трамваях до моста реки Том, а дальше пешком. Последний раз собрались и пошли с передачей, но ни у кого ничего не взяли. Вышел начальник тюрьмы и сказал: «Идите в соседнее здание и ждите. Там вам скажут, где арестованные». Пришли в соседнее здание, и сказал начальник тюрьмы: «Слушайте внимательно, буду называть фамилии арестованных». Стал кликать фамилии, сказал, что эти люди отправлены без права переписи, осуждены на 10 лет. Многие спрашивали, куда отправили. В ответ: «Вам незачем знать!»
Мы вернулись домой с горькими слезами. Да, а нам жить надо, кушать хочется, а денег нет. Мачеха больная, бедняжка, переживает — что нам делать.
Я школу ходила второй класс снова, потому что нас дома учили не по-русски. По русски не понимала ни одного слова, ни буквы одной. Сидели за партой, как пешки. Учитель говорит, а мы сидим и плачем.
Мне пришлось школу бросить и идти на работу. Мне тогда было неполных 14 лет. Конечно, была очень трудная работа, приходилось с трудностями бороться, ничего не поделаешь, кушать-то хочется. Мачеха болела больше двух месяцев, а когда поправилась, она стала работать на шахте, и мы стали жить намного лучше.
В 1940 приехала моя родная бабушка, родной матери мать, к нам в Сибирь. Ей меня было очень жаль, все уговаривала, чтобы увезти меня на родину в Карелию. Мне она все говорила: «Внученька, нет у тебя ни матери, ни отца, ни брата, ни сестры родной, а на родине нам хорошо будет жить». Я согласилась уехать.
Мачеха очень уговаривала, чтобы я с бабушкой не уезжала, проживем как-нибудь. Она тоже очень плакала, когда расставались. Когда я приехала на родину, я жила у Анны Лукиничны в няньках. У неё был ребенок маленький, а сама она работала учительницей в Петрозаводске. Жили во дворе Педучилища.
В то время поздним вечером проверяли документы у жильцов, а у меня не было никаких документов. Вот мне и сказали, что надо получить свидетельство о рождении. После этой проверки мы с сестрой моей хозяйки Ольгой пошли пешком в Пряжу. Автобусы тогда не ездили. Пришли в ЗАГС, обратились к одной женщине. Она спросила у меня, зачем мы пришли. Я сказала, что мне нужен документ — свидетельство о рождении. Стала меня спрашивать: откуда, кто родители, их фамилии и где находятся. Я все рассказала ей, а она мне в ответ: «Твой отец — враг народа, выслан в Сибирь, а ты — дочь врага народа, и 24 часа тебе сроку, чтобы с территории Карелии выехала». Опять горькие слезы лить пришлось да в город идти.
Пришли домой к Анне Лукиничне, да я плачу-заливаюсь. Вдруг пришел её друг Адам Андреевич и спрашивает: «Что так плачешь?» Я ему рассказала о своем положении. И что мне теперь делать? Он все объяснил, что надо написать заявление и идти к начальству на К.Маркса, 24: «Там тебе скажут, куда обратиться».
Пришли к начальнику, подали заявление, он прочитал и смотрит на меня. Думаю про себя: «Что теперь мне будет?», и даже слезы с глаз сронила.А он меня обрадовал: «Не горюйте и не плачьте, дочь за отца не отвечает. А может твой отей и не виноват». Сказал: «Идите домой, а свидетельство о рождении наготово из Пряжи вышлют в город». Сказал: «Ждите извещения, когда получать», — и дал справку, чтоб без препятствий выходить. И пошли мы домой спокойной душой. Ну, конечно, долго ждали, больше месяца — и никаких извещений. Второй раз обратилась к начальнику по этому же адресу. Пришли к нему, а он меня узнал, спросил, получили ли свидетельство. Я ему в ответ: «Не получала до сих пор». Начальник мне ответил, что через три дня получу свидетельство в городе, на улице Пролетарской, с Пряжи вышлют наготово. Так и было, через три дня получила извещение и получила свидетельство. Я, конечно, была рада. Мир не без добрых людей.
А жить я так и осталась у Анны Лукиничны, она меня хотела устроить на работу в столовую во дворе педучилища после её отпуска. В отпуск она собралась ехать вместе со мной и её сыночком к родным в Москву.
В 1941 году вдруг началась война, все наши планы рухнули. Поехали в Эссойлу, в свою деревню, к родственникам. Недолго и пожили в Эссойле, началась эвакуация людей.
В 1957 году я стала искать своего отца, где он был арестован в 1938 г. Написала заявление по адресу: Кемеровская область, г. Новокузнецк. Через месяц получила ответ, что он арестован в 1938 году 18 февраля. 8 марта был суд. Его по высшей мере наказания присудили к расстрелу. Его расстреляли 14 апреля в 1938 году. В свидетельстве о смерти указано, что его расстреляли в 49 летнего возрасте, невинного, в городе Новокузнецк. Теперь имя и фамилия отца на мемориальной доске в селе Эссойла, на Поклонном Кресте, на кладбище у часовни Параскевы Пятницы. И моя мама родная похоронена на этом кладбище в 1925 году. Теперь мои самые дорогие люди на одном кладбище. Вечная память!
Хожу в часовенку часто, читаю молитвы по большим праздникам. Часовней я ведаю, соблюдаю порядок. Служу утренние обедни и вечерние, и панихиду служу для усопших. Молитвы знаю, все изучила, потому что жизнь была тяжелая. Все Господа Бога просила: «Помоги». Бог терпел и нам велел. Много людей ходит в часовню, зажигают свечи. Прихожане меня очень благодарят за мои службы. На обедне у Господа Бога и всех святых мучеников святителей просим, чтоб Господь и мученики святые дали нам помощь и здоровье. Это все о здравии, чтоб люди были здоровы. Служу и панихиду об умерших родных, близких и всех православных христианах, повсюду лежащих, без вины убиенных и на войне погибших. Прихожане советуются со мной и очень хорошо относятся. Этим я очень довольна. Слава Богу!
Живу я с доченькой Ольгой Павловной и зятем Николаем Васильевичем уже 32 года, помогла им растить двух детей, уже внуки большие, есть правнуки. В семье все уважают, ни в чем не обижают, Слава Богу!
Когда я умру, меня дочь и зять похоронят со священными молитвами по православной вере. Это я писала вечером в тишине. Я не думала, что так долго буду жить. Такую трудную жизнь прожила. Слава Господу Богу. В беде не оставит. Конечно ошибки есть, грамота 2 класса. Решила биографию оставить своим детям на память.
