Материал из Сямозеро.ру

Письма издалека


Из писем, отправленных в годы эвакуации, с 1941 по 1943 год, Ермолаевыми Елизаветой Викторовной и Александрой Григорьевной дочери и сестре Ермолаевой Людмиле Григорьевне.


Ермолаева Елизавета Викторовна. Ок. 1910.
Люся, ведь мы с собой вещей очень мало захватили, т.к. эвакуация была спешная. Машину, самовар, посуду и все прочее оставили дома, положили в яму в Пелдайтас. Не знаю, что там с ними, целы, и еще ли придется увидать дом и все, что там есть. Мы ведь в Сямозере жили 3 недели, так я с Витей ходила домой. В деревнях остались одни куры, так было страшно и необычайно пусто.
 1941/1943,  
Мы уже корову Руской продали военным почти даром, за 238 руб. Потому что с ней в дороге очень плохо, идти она много не может, уже старая. Мама очень расстраивается, тоскует, что так скоро, в один день, все у нее рухнуло — и дом, и хозяйство, а главное — Руской. Она ведь очень любила место наше, а теперь бы с радостью обратно поехала. Дальнейшей своей судьбы не знаем, где завтрашнюю ночь переночуем. Живем мы: дом № 13. Письмо напиши на Угмойльский адрес, хотя нас там уже и нет.
 1941/1943,  
Вот за 100 км отсюда есть Татар республика, так там продуктов каких надо только, но очень дорого, и опять же вещей надо на обмен. А у нас и ходоков-то нет хороших. У меня и у Вити на ногах нет ничего, за 100 км босой не пойдешь. Да и сменять-то нам нечего. Придется потерпеть и так. Пароходы будут ходить, так съезжу в Молотов и буду хлопотать, чтобы вернуться в Карелию, или же куда-нибудь пойду на работу, но здесь не останусь ни за что.
 1941/1943,  
Люся, дорогая, подумать — при плеврите. ... говорят — и в частях нет ничего. Мне бы теперь содеину с тиоколом, так тогда что-нибудь бы помогло. Даже горчицы нет на горчичники. Он дал две ложки, так мне после и лучше было, но только хватило на 3 горчичника.

А с питанием я и не знаю, как быть. Теперь за это время Валя достала 3 поллитры молока, так я пила с кипятком. Ничего, хорошо. Да все Юрка и съест. Лиза приезжала домой, тоже на одну ночь, то я рада — хоть ее увидала. Она обещалась там чего бы поискать. Я иногда очень голодная теперь. Лежу дни и ночи и все про еду думаю, даже живот заболит, и заплачу как маленькая. Все вспоминая, как дома у меня зимами было мяса от Борек моих. И мне все представляется и тушеная с картошкой свинина, да жирная картошка, как в воде в сале. Я бы теперь, может, целую кастрюлю съела бы, а раньше не ела, да и вы жир из супа или мяса всегда бросали. Дорогая Люся, вернется ли это когда-нибудь? Вот сегодня 27 февраля, а у нас уже вчера хлеба не было. Как тут будешь поправляться! Да я ничего, лишь бы кости мои не развалились, как-нибудь стала бы крепиться. Не хотела тебе писать, да что же скроешь, ты мне как будто самая близкая и милая подружка, моя девочка. Ты не расстраивайся из-за меня. Что ты можешь этим помочь?.

 1941/1943,  
Да все равно во время отпуска нет надежды увидаться. Весь отпуск в дорогах пройдет, если и поехать. Ну, будь спокойна, не горюй, как-нибудь переживем это время, тем более, что наша семья большая, не все же погибнем. Остальные соберутся же когда-нибудь вместе.

Целую тебя я крепко. Жду писем. Пиши почаще.

 1941/1943,  
Как мы с Солянкиным пели «Как летела пава через синие моря».

Какое хорошее было время тогда!

 1941/1943,  
Письма Ермолаевых. 1941 — 1943
Люсинька, чуть не забыла написать тебе. Ведь знаешь, мы теперь 2 месяца сидим без мыла, белье не стирано, что постираю немного — то все щелоком, и в бане моемся щелоком. И смотреть не хочется ни на ребят, ни на себя, ни на белый свет — такие грязные. И никак не можем достать нигде.

... Витя все скучает. Теперь больной опять лежит да молчит.

 1941/1943,  
Из угмойльских уже порядочно поумирало народу. От Маши Горловой получила сегодня, что умерла Кузьмина Матрена. Пукичу взяли в армию. У Анны Кузьминой умерла дочка, и сын. Осталась одна Лиза. Я боюсь, что Татей тоже думает, все болеет и расстраивается.

Да при нашей жизни трудно и не расстраиваться. Наши все пока живут ничего. С обувью только плохо очень, и с дровами тоже. Валя и Витя теперь, бедняги, нас отопляют. Шура не может пойти в лес, нет ничего ни на руки, ни на ноги. Я тебе писала уже, что в довершение всего у нас нет теперь соли. Давали по 400, но теперь 2 месяца сидим так. Это не лучше, чем без хлеба сидеть. Мы рожь получили, теперь посушим на печи, потолчем в ступке и варим кашу, когда хлеба нет.

 1941/1943,  
Я не переживу, наверно, этого. И теперь уже совсем стала на человека не похожа. Вся изнервничалась вконец. Если бы была около дома, то мне бы легче было во сто раз. Я очень скучаю и об доме, вспоминаю постоянно каждую мелочь и все плачу, что так жизнь наша сложилась, особенно плохо для ребят. За лето хочу постараться как-нибудь попасть в Карелию, все будет поближе к дому, да и к тебе. Люся, ты пиши чаще, ведь теперь адрес наш известен и до лета-то не изменится, пока в школе работают.
 1941/1943,  


Далее